— Только эта оказалась не пустой. Головную боль словно рукой сняло. — В ней было много пластиковых мешков с горючим? — спросил он.
Если Катерина случайно нашла тайник Кенджо, не могла ли обнаружить его и Эврил? Нет, маловероятно…
— Как вы догадались, мистер Онгола?! — с облегчением в голосе воскликнула Кэти.
— Может, потому, что я знал, что они там лежат.
— Вы знали? Значит, это не ОНИ спрятали там горючее?
— Нет, нет. Никаких ОНИ на Перне нет. Только МЫ.
Онголе вовсе не хотелось поднимать шум вокруг Кенджо и его тайника. Против воли глаза Онголы метнулись к шкафу, где в черной пластиковой коробке лежали изъятые с «Марипозы» микросхемы.
— Ах, сэр, — плюхнулась в ближайшее кресло девушка. — Знали бы вы, как я перепугалась! Страшно даже подумать, что кто-то еще прячется на нашей планете… Все ведь знают, что у нас осталось очень мало горючего. А тут, вот так сразу, влезть и увидеть…
— Но ты ничего и не видела, — мягко сказал Онгола. — Совсем ничего. Понимаешь? Там, где ты была, нет никаких пещер. Ничего заслуживающего внимания. И, пожалуйста, никому ничего не говори об этом горючем. Договорились?
— Ну разумеется, сэр.
— Вот и прекрасно…
Кэти ушла, и Онгола едва успел вернуться к тяжким раздумьям о предстоящих ему разговорах с родителями погибших парней, когда в кабинет ворвался Тарви.
— Оно же лежало у нас под носом! — размахивая руками перед лицом Онголы, кричал геолог. Глаза его горели.
— Что именно? — нахмурился Онгола.
— Они! Они! — Тарви махнул рукой в сторону севера. — Все это время!
«Наверно, во всем виновата проклятая головная боль», — решил Онгола.
Он совершенно ничего не понимал, что Тарви имеет в виду.
— О чем ты говоришь?
— Все это время мы вкалывали, добывая руду, очищая ее, плавя металл, тратя драгоценные дни, а все необходимое лежало у нас под носом!
— Не надо загадок, Тарви.
— Никаких загадок, мой друг! Я говорю о челноках! О челноках! Их можно разобрать, а компоненты использовать — хотя бы для ремонта скутеров! Время челноков прошло! Так чего им ржаветь на лугу? Мы их используем. Сотни реле, мили отличных проводов, шесть холмов драгоценных деталей и первоклассных материалов… — выложив все, что хотел, Тарви как-то внезапно лишился сил. На его долю тоже, похоже, выпала нелегкая ночь. — Мы сможем починить скутер, который разбился вчера вечером, даже если нам и не вернуть к жизни погибших ребят. Как и не утешить их родных…
— Терпение, и еще раз терпение, — неизменно отвечала Китти Пинг на все вопросы о ходе ее проекта. — Все идет, как положено.
Три дня спустя после катастрофы, заглянув как-то вечером в лабораторию, Цветок Ветра обнаружила там Китти Пинг, сидевшую за электронным микроскопом. Девушка осторожно коснулась ее руки и отшатнулась в испуге. Тонкие пальцы Китти безвольно соскользнули с клавиатуры, ее тело повалилось вперед, на стол. Китти Пинг была мертва. Застонав, Цветок Ветра рухнула на колени и прижала маленькую безжизненную ручку бабушки к своим губам.
Услышав безутешные рыдания, из соседней комнаты прибежала Бэй. Она немедленно вызвала в лабораторию врача. Потом сообщила о случившемся Полу и Квану. Позже, когда медики унесли тело Китти, а друзья увели плачущую Цветок Ветра, Бэй склонилась над консолью микробиокамеры. Подумав, она запросила компьютер, закончена ли проводимая им программа или нет.
«ПРОГРАММА ЗАВЕРШЕНА» — вспыхнул на экране ответ.
Бэй запросила информацию о ее содержании. По экрану поплыли сложные уравнения. Вслед за ними — результатыголоволомных многопараметрических расчетов. А потом:
«ВЫНЬТЕ ОБЪЕКТ! ОПАСНОСТЬ РАЗЛОЖЕНИЯ ОБЪЕКТА, ЕСЛИ ОН НЕ БУДЕТ ВЫНУТ НЕМЕДЛЕННО!»
Бэй в удивлении огляделась. И только тут до нее дошло, чем занималась Китти Пинг перед смертью: она снова манипулировала генами — сложнейший процесс, в котором и Бэй, и Цветок Ветра, несмотря на объяснения Китти, почти ничего не понимали. Значит, там, в камере находился новый образец. Последнее творение единственного на Перне квалифицированного генного инженера! Бэй почувствовала, что у нее дрожат руки. Нет! Сейчас не время для эмоций. Нельзя потерять то, чему Китти отдала последние мгновения своей жизни!
Едва дыша от волнения, она открыла микроцилиндр и вынула крошечный, залитый специальным гелем образец. Как и положено, Бэй осторожно перенесла его в подготовленную Китти питательную среду. Вот она, измененная клетка драконьего яйца! Даже этикетка приготовлена заранее: «Опыт 2684/16/М: ядро 22а, ментасинх, Поколение В2, борон/силикон, система 4, размер 2Н; 16.204.8».
На негнущихся ногах Бэй перенесла последний подарок самоотверженной женщины-ученого в камеру родов, к еще сорока одному образцу — надежде Перна.
— Это уже второй проб, — сказал Эзра Полу и Эмили. — И он тоже вышел из строя. — В голосе капитана звучало горькое разочарование. — Когда первый взорвался, или что там с ним произошло, я думал, что это случайность. Знаете, изоляция стареет даже в вакууме. Могут забиться трубопроводы, сбивается фокусировка антенны. Так что второй проб я запрограммировал на постоянный мониторинг всего и вся. И вот что вышло! Он долетел не дальше, чем первый! А потом замолк. И больше я не слышал от него ни звука. То ли атмосфера этой проклятой планеты такова, что сжирает даже керамическую эмаль наших пробов, то ли хранящиеся в ангарах «Иокогамы» пробы сломались все как один.
Всегда такой уравновешенный, Эзра сейчас бродил по кабинету Пола и махал руками, словно мельница. Он сильно сдал за последние несколько дней. Смерть Китти Пинг потрясла колонию. Она ведь казалась такой несгибаемой, такой… вечной, что ли. Несчастье на несчастье.